Владения Фердинанда фон Вербурга мрачной каменной громадой возвышались на фоне темнеющего ноябрьского неба. Сумерки остались позади, и освещенные окна дома таращились в сгущавшуюся вечернюю тьму, словно злые паучьи глаза. Особняк стоял на пригорке посреди густых зарослей вечнозеленых кустарников и деревьев. Кроны шумели под порывами ветра, и в их неумолчном шелесте слышалось порицание всего и всех на свете. Извилистая проселочная дорога тянулась до самых ворот – массивных и высоких, украшенных всевозможными завитушками кованого железа. От ворот к дому вела подъездная дорога, по пути она огибала роскошную круглую клумбу, на которой доцветали поздние осенние цветы, казавшиеся в вечернем полумраке изваяниями изо льда и камня. От гостиницы, в которой Фрейя остановилась, сюда был час пути в экипаже. В этом просторном доме, стоявшем в гордом одиночестве на вершине зеленого холма, почти всегда царила ничем не нарушаемая тишина. Газовые фонари, стоящие по обеим сторонам  подъездной дорожки, бросали на особняк тусклые блики, высвечивая причудливые детали его колониального великолепия. Но сегодня, против обыкновения, в доме раздавались оживленные голоса, звон бокалов и сдавленное бормотание, звуки которого наводили на мысль о хитросплетениях всевозможных интриг и соблазнах, без которых не существовало ни одного светского приема.
Сейчас Фрейя, стоя немного поодаль от развеселенной толпы, вела непринужденную беседу с хозяином поместья. За разговором Фрейе неожиданно пришло в голову, до чего же Фердинанд похож на грифа или любого другого падальщика. Подобное сравнение так и напрашивалось, стоило только взглянуть на его лысеющую голову, тощую жилистую шею и хрящеватый нос.
Гостиная, где они находились, была декорирована в полном согласии со стилем, присущим всему дому в целом. Зеленовато-голубые стены, низкие деревянные кушетки с вышитыми подушками, лепнина на потолке, портреты государственных и политических деятелей в тяжелых золоченых рамах.
Пребывая в этом месте, Фрейя испытывала непреодолимое отвращение ко всему, что ее окружало, включая хозяина этого несчастного дома, который находился в полной уверенности в том, что его собеседница проявляет к нему хоть какой-то интерес. Впрочем, подобные чувства возникли не у нее одной. Обводя взглядом гостиную, Фрейя рассматривала других гостей, которые разбрелись по всему залу, разбившись на маленькие группки.
Все были заняты разговорами на великосветские темы, которые на самом деле были Фрейе глубоко чужды. Однако за этим гулом голосов проглядывалась натянутость и принужденность в жестах большинства собравшихся, настороженные взгляды, которые многие из них то и дело исподтишка бросали друг на друга и в их сторону.
Каждый здесь находящийся не испытывал ни малейшего доверия к тем, кто его окружал. И у каждого были на это свои причины.
Фрейя снова вернулась взглядом к Фердинанду и, натянув улыбку, с наигранным в голосе сожалением сказала, что ей нужно покинуть его. Она слишком устала от его никчемных речей и напыщенности, и ей хотелось поскорее избавиться от его общества.
Девушка вышла из дома на улицу, и холодное дыхание Дуная пробрало ее до самых костей. Фрейя села на скамейку возле дома и взглянула на ночное небо. Оно было сегодня на редкость ясным, и самые яркие из звезд затмевали своим сиянием свет уличных фонарей. Она глубоко вдохнула, набирая холодный воздух в легкие и медленно выдохнула. В тусклом свете фонаря, под которым она сидела, были видны клубы пара, вырывавшиеся у нее изо рта и рассеивавшиеся на ноябрьском ветру.
Она в ожидании пристально уставилась в темноту, куда уводила подъездная дорожка. Весь вечер ее не покидало чувство, что сегодня она должна быть именно здесь и, сейчас она начала понимать, откуда взялось это чувство и что за неведомая сила привела ее сюда.